Турне началось еще в апреле. Я был в Индианаполисе, проводил уикенд на семинаре журналистов в “Центральном Колледже Индианы”. Я занимался этим когда у меня было свободное время; это был легкий способ заработать на карманные деньги, и хороший повод на пару дней выехать из Чикаго. Формула никогда не менялась: появиться, объявится на нескольких заседаниях, обсудить законы защиты и свободу прессы и ответственность журналиста в свободном обществе, сходить на вечерние встречи со студентами и факультетом, а потом вернуться домой.

Тем не менее, уикенд в Indiana Central начинался медленно. Территория колледжа была крохотной, рядом с церковной школой не было нигде никаких баров, а мои апартаменты состояли из комнаты в стиле общей спальни расположенной в том же самом здании что и колледжский кофетерий. После обеда, в пятницу, после того как я пообщался с несколькими Английскими классами, я обнаружил, что пристально смотрю на потолок комнаты, и озадачен вопросом как мне пережить ночь.

Замечательно. Повод убить вечер. Я случайно познакомился с группой Alice Cooper пару лет тому назад. Я несколько раз писал о них, и исследуя истории я сдружился с Элисом и остальными участниками группы, и с их менеджером, Шепом Гордоном. Я понял, что мог бы позвонить Шепу в отель, где остановилась группа, поехать в центр города и отобедать с ним. Единственной альтернативой был “Центральный кафетерий Индианы”.

Я недоверчиво наблюдал как Элис записывает вокалы для “мертвых деток”. Я решил, что идея песни о случайной смерти ребенка так непривычна для стандартных вкусов которых я стеснялся, когда писал о том, что увидел. Но я написал, конечно; тоже что и большинство писак по всей стране, когда альбом увидел свет. Просто это было желание Шепа Гордона и группы Купера. Это было начало массированной негативной рекламы, которая в конечном итоге сделала группу Купера одной из самых успешных в мире.

Внезапно,поклонники рок-н-ролла заговорили о группе которая спела “Мертвых деток” на альбоме. Теперь воскресли все старые слухи о том, что группа хотела продвигать саму себя, но была неспособна сделать это. Что Элис Купер был гомосексуалистом, участники группы - трансвеститами; что каждый вечер группа отрывает цыплятам головы на сцене, и пьет кровь. Все это было вранье, но все это помогло распространению имени. В Charlotte, Северная Каролина, девушка рассказала своей материо том, что ее “стошнило” на шоу Элиса Купера, а репортер местой газеты написал об этом небольшую историю. Шеп Гордон попытался накормить Charlotte этой историей чтобы разослать ее по телеграфу и репортерам крупных газет, пытаясь рассказать о том, что Элис Купер стремится к репутации самой тошнотворной, самой дегенеративной группы в Америке. Реклама создала новую рекламу. Любопытство росло. Пластинки покупались. Концерты проходили с аншлагами. Альбом с песней “Мертвые детки”, Killer, попал на 28 место. Следующий альбом, School's Out, стал № 4. А теперь диск Billion Dollar Babies движется к первой позиции.

Я видел группу на нескольких стадиях этого развития, но прошел целый год с тех пор как я последний раз разговаривал с Шепом. И прошедший год стал именно тем годом, в котором Элис Купер сделал последний шаг от зарождающейся группы до одной из самых притягательных групп в шоу бизнессе. Я предположил, что они скорей всего остановились в отеле Indianapolis Hilton, я позвонил в отель и спросил Шепа.

"Прошу прощения, у нас есть предписание не принимать звонки кому бы то нибыло из членой этой партии."

Такое произошло впервые, с тех пор как я познакомился с Шепом и с группой. До того как они начали становится популярными, они отказались бы от процента своих авторских гонораров ради того чтобы люди знали и заботились о них в городе. Но теперь, по всей видимости, в дело вступила охрана супер групп.

Мне потребовалось около 30 минут на то, чтобы убедить ассистент менеджера отеля связать меня с Шепом. "Где ты?" спросил Шеп. "Ты должен увидеть это турне. Это последний хэппенинг. Это невероятно." Мы договорились встретится на обеде в отеле.

Я попросил отвезти меня в деловую часть города члена администрации “Центральгного колледжа Индианы”. Он высадил меня перед отелем, и спросил с кем у меня встреча.

"Кое с кем из команды Alice Cooper," сказал я, понимая, что администратор наверно подумает, что я намекаю на девчонку в городе, пусть так и будет.

"Ты шутишь?" сказал администратор. "Alice Cooper? Ты с ним знаком? Он потрясен! Какой он? Он правда гомик? Как ты думаешь, смог бы ты достать мне его фотку для моих детей?"

Все шло как надо. Администратор маленького церковного колледжа в Индиане прекрасно знал кто такой Alice Cooper. Я направился в вестибюль, и на обед с Шепом Гордоном.

Элвис толкал свой пах на Америку когда он пел обычный рок-н-ролл, и его презирала большая часть населения в возрасте более 21-одного года. Социологи обвиняли его за "выход сексуальных чувств подростковой массы," Священники толкали о нем со своих алтарей напыщенные речи, предупреждая взрослых на своих собраниях о том, что Пресли олицетворяет гибель их детей, что он подстрекает к бунтам и является причиной подростковых правонарущений. Репортеры называли его сценическое представление оскорбительным, непристойным, жестоким. Критики называли его "невыразимо вульгарным," и требовали, чтобы его не показывали на телевиденье. Журнал Life посвятил скандалу вокруг Пресли большой разворот, это чувствовалось по всей стране, озабоченные родители дискутировали озабоченные восхождением Элвиса.

Это было в другую эпоху, и Пресли не щеголял своим имеджем. Действительно, кино журналы писали, что Элвису нравится удовлетворять молодых искательниц автографов, расписывая губной помадой свои имя на их грудях. Но тем не менее он сомневался в сексуальности своих выступлений на сцене, Элвис невинно говорил, "Я не стану давать пошлого шоу. Я двигаюсь подобным образом лишь потому что так чувствую музыку."

К 60-м, рок-н-ролл вступил в свои права. Им было одержимо целое поколение юных американцев, и он стал обычной популярной музыкой страны. С приходом Битлз, Роллинг Стоунс и Боба Дилана, рок, каким-то образом начал становится респектабельным. Он, не долго оставался музыкой жаждущих развлечнений 16-ти леитних. Первые фанаты взрослели, и для тех кто первыми открыл для себя записи Элвиса и остальных первых рокеров, рок-н-ролл был их музыкальным наследием. Ведущие рок-н-ролльные музыканты заработали деньги и славу и благоговение публики, ранее осоциировавшееся с кино звездами. Техника записи стала еще более изощренной, и к музыкантам рок-н-ролла начали относится как к серьезным артистам – рекорд компании, которые нуждались в них, и публика, которая поклонялась им. Их приветствовали как поэтов и пророков, глашатаев и гениев. Некоторые – напрпимер James Taylor, Chicago, the Carpenters – записывали пластинки, которые привлекали подростков, родителей, бабушек и дедушек. Литератырные публикации в таких журналах как Rolling Stone становились хроникой “рок культуры”. В колледжах ввели рок курсы. К началу 70-х, некоторые первые рок-н-ролльные песни, которые обрушивали на Америку беспорядок и гнев, рекламировались на телевиденье как часть навевающих ностальгию альбомов “сборников” созданных для того чтобы вспомнить более безмятежную эру. Даже Элвис был назван одним из десяти выдающихся юношей в Америке, и теперь он был существенной частью экономики Лас Вегаса, наряду с Shecky Greene и Дином Мартиным. Рок-н-ролл остепенился.

В этой атмосфере появился Alice Cooper.

Как только я вошел в холл отеля Indianapolis Hilton, я почувствовал шумиху. Это заведение, на один день, должно было стать рок-н-ролльным отелем, и чувство было безошибочным, почти что осязаемым. У входной двери, на кушетке сидели два шофера одетых в униформу. Они слушали малорослого, пухлого, безумного юношу с волосами до плеч, джинсовой куртке с логотипом лейбла Warner Brothers на спине. Он был представителем рекорд компании Warner Brothers, лэйбла Элиса, один из многочисленных функционеров посланных на гастроли национальными рекорд продюсерами, для того чтобы координировать в городах продажу альбомов, там где играли группы, и для рок-н-ролльных звезд исполнять роль конгениального подхалима.

"Я говорю тебе," справедливо кричал юноша на одного из шоферов, "Таково желание Элиса."

"Я не знаю, сэр," сказал шофер, который был по крайней мере на 30 лет старше представителя Warner. "Мистер Гордон сказал, что лимузины могут ехать куда-угодно, но парковаться только здесь и у концертного зала."

Представитель Warner поднял свои руки в гневе. "Понимаешь," сказал он, " Я знаю, что Шеп Гордон сказал тебе. Но это делается ради Элиса. Неужели ты не понимаешь этого? Я только что был с Элисом, и ему нужен пакет White Castles. Он голоден! Здесь." Он передал шоферу купюру достоинством 20 долларов. "Пожалуйста. Просто найди White Castle и притащи пакет гамбургеров. Элис отблагодарит."

"Ты не поверишь на что похоже это турне," сказал Шеп. "Все что мы обсуждаем, в конце концов претворяется в жизнь. Аншлаги, каждый вечер. Отели набитые народом. Мне пришлось нанять Элису телохранителя. Альбом станет номером один. Ты должен увидеть девчонок. Это совсем не те девки, которые обычно тусуются с нами. Это красотки, каждый вечер. Ты ведь знаешь, как нам обычно приходится обивать пороги чтобы организовать рекламу? Теперь, это безумие, репортеры ждут нас в аэропорте, нам приходится созывать пресс конференцию т. к. слишком много народу хотят одновременно поговорить с Элисом. Я чувствую, что мне придется лечь в больницу, я не могу избавится от этого гриппа, но я боюсь уехать, все идет слишком хорошо. Сейчас, я не могу отвязаться от этого."

Гордон имеет привычку говорить тихо и успокоительно, частенько во время разговора с ним приходится напрягать слух. На самом деле он фактически никогда не кричал. Общий эффект от этого похоже делает его противоположностью стереотипа рок-нролльного менеджера. Он не бывает буйным, громким, напористым, нетерпеливым или в дурном расположении духа. Он понял, что этот имедж помог ему в деловой деятельности, и он научился скрывать свои вспышки гнева и сарказма под этой тихой личиной. Он частенько заканчивал свои сентенции на вопросительной ноте, даже когда не задавался вопросом: "Мы поедем в зал чуть позже? Все билеты проданы за 2 недели? Прошлой ночью, я разговаривал с Элисом, и он сказал, что его больное горло поравляется?" Гордон так отработал эту позицию внешнего спокойствия, что он следовал ей даже когда ему приходилось решать 3 или 4 деловых проблемы одновременно.

"Почему бы тебе не сделать это с нами?" спросил Гордон.

Похоже, что он говорил серьезно. Я не высказывал никаких мыслей по поводу связи с какими-то из так называемых "супер групп". Рок-н-ролльные группы малы, и в идее кто должен выходить на сцену неминуемо существует столкновение эго, или участие в записи альбома. Я считаю, что к моменту когда группа достигла вершины музыкального мира, ее участники даже не поняли бы идею писателя присоединяющегося к ним в качестве исполнителя. Им больше не нужна реклама, и они так привыкли представлять свое шоу в той манере, которую они развили с самого начала, что было бы немыслимо добавлять кого-то еще в их труппу. Я понимал, что если какая-нибудь группа и согласилась бы когда-нибудь дать мне роль музыканта, это наверняка была бы местная, неизвестная группа желающая чтобы о ней написали. И я бы не захотел разделить мир такой группы. Я и не думал подходить к Шепу с просьбой присоединится к Элису Куперу, не смотря на то, что группа Купера идеально подходила моим целям. Не только из-за того что они добились гигантского, мирового успеха, но также, из-за природы своей привлекательности, скандальных эксцессов своих сценического шоу, они являлись уникальным случаем достойного изучения, когда, в середине 70-х, появился рок-н-ролл. Все это я объяснил Шепу.

Я сидел на корточках за огромным динамиком с правого края сцены. Открывающая группа только что закончила играть и ушла в свою гримерку. Теперь, в нескольких футах от меня, техники аппарата команды Alice Cooper готовили сцену для появления группы Купера.

Со своего выгодного места на сцене, мне показалось, что на стадионе нет ни одного квадратного фута открытого пространства. Когда я бродил по Индианаполису в день своего приезда в город на семинар журналистов, казалось, что в этом городе нет молодежи. Но сегодня вечером, здесь, в похожем на сарай стадионе, их материзовалось более 10 тысяч. Все вязаные шапочки, голые животы, волосы и джинсы – с такой же легкостью это мог быть Лос Анжелес или Майями.

Перед сценой, было установлено пустотелое заграждение для того чтобы зрителей и музыкантов разделяло несколько футов. Заграждение было низкое, так что аудитория могла бы смять его и продолжать видеть. В пространстве между заграждением и сценой, стояло несколько молодых билетеров в голубых спортивных куртках. Они нервничали, когда занимали свое место внутри баррикады. Еще даже до начала выступления Купера, толпа была неистова, сражаясь за то чтобы как можно ближе пролезть к сцене. Они толкались и раскачивались; люди, которые заплатили за места рядом со сценой, ничего бы не увидели, потому что множество народу с задних рядов дралось в давке за то, чтобы стать счастливчиками в пространстве отделяющем первые ряды от края заграждения.

Устанавливаемая сцена - впечатляла. Она была сконструирована на нескольких уровнях, и на ней были башни, платформы и освещенные лестницы. Блестящие, зеркальные, серебрянные шары, и золоченные человеческие силуэты, свисающие с золотых башен. За главной сценой находилась высокая, похожая на тотем фигура, с мощными лучами света бившими из глаз. Сцена имела всю сложность и интригу космической пусковой ракетний площадки – совершенно непохожая на голую сцену большинства рок-н-ролльных групп. Шеп сказал мне, что эта сцена, и это шоу, стали кульминацией того, что группа пыталась создать с самого начала. В начале гастролей, Элис сказал репортерам, "Конечно, людям постоянно дурно, ну и отлично. Чем больше их тошнит, тем более тошнотворными мы будем."

Свет померк. Еще больше зрителей присоединилось к давке в первых рядах, и ринулось с криками на заграждение. Музыканты группы The Alice Cooper заняли свои места на разных уровнях сцены, беря в руки свои гитары, проверяя звучание ударных. Все музыканты были одеты в белые атласные одежды, украшенные вышивкой зеленых долларовых знаков. Они стояли во тьме. И затем из динамиков над стадионом раздался голос: "А теперь, встречайте, американских малыш на миллиард долларов . . . легендарных . . . ALICE . . . COOPER ! ! ! !"

Группа взяла первые аккорды песни, и концертный зал наполнился музыкой достигшей оглушительной громкости. Передний край был окутан клубами дыма. И через этот туман, не спеша, полу согнувшись, шел Элис Купер. Он пел песню "Hello! Hooray!", первую тему шоу, которая в особых выражениях рассказывала зпрителям о том что он готов, что он полон сил. "Пусть начинается шоу," пел он, и рассказывал аудитории, что он знает, что им нравится каждое мгновение, каждый вопль.

Элис выглядил изумительно. На нем было надето обтягивающее трико и пара белых леопардовых, изорванных сапог. Лепардовые сапоги были частично испачканы, а на колготках в области промежности имелись отталкивающие красные пятна, будто бы у Элиса в этом месте что-то кровоточило. Он носил обтягивающие сапоги из леопардовой кожи на шести дюймовых каблуках. Когда он кренился в направлении переднего края сцены, он шатался в этих сапогах, прокладывая свою дорогу в дыму. Его глаза и рот украшали черные клыки и линии, написанные тушью. Его темные, спутанные волосы доходили ему до пояса.

На самом краю сцены, на верхушку неиспользованной микрофонной стойки была надета часть манекена. Манекен – это женский торс – лишь живот и груди. Не было ни головы ни ног. Элис добрался до этой формы. Он продолжал петь "Hello! Hooray!" и одновременно начал ласкать груди манекена. Он хватался за соски манекена. В первом ряду, 14-ти летняя девочка тянулась к нему, крича от наслаждения. Элис встал на колени, безумный, порочный взгляд был в его глазах. Он заглянул под манекен, и начал со стеклянным взглядом двигать своим языком в направлении паха. Затем он встал, вновь грубо схватил груди, и беспощадно сбил форму с микрофонной стойки в заднюю часть сцены.

За его спиной, группа перешла к следующей песне. Это была титульная тема с нового альбома, Billion Dollar Babies. Элис пел лирику, о маленькой девочке, которая "грязная как переулок" и еще более гладкая чем ласка." Номер был антитэзисом классической любовной песни. Элис сравнивал свою подружку с бешенной, безумной собакой. Вместо обещаний легкого прикосновения, он предупреждал:

Если я слишком груб, скажи мне,

Я так напуган, твоя головка останется

В моих руках ...

Музыка группы была стандартным, сырым, тяжелым, биг битовым рок-н-роллом. Хотя голос Элиса был сумасшедшим жалобным полу воем, нарочито приближенным к звучанию замученного психа. Когда Элис пел, он продолжал блуждать по краю сцены. Молодые фанаты в первых рядах тянулись к нему, вытягивая свои руки над заграждением. Элис остановился. Он собрал слизь из глубины своей груди, и выплюнул ее в зрительный зал. Он проделывал это снова и снова, сколько бы он не собирал слизи. Когда народ действительно дотягивался до сцены, Элис отбивался от него, пытаясь наступить кому-нибудь на голову или руку. Почти через секунду он и его группа заиграли третью песню, "Elected." Это был призыв рок-н-ролльщика к своим малолетним избирателям выбрать его в правительство, где, "молодые и сильные," они все могли бы жить по установленным им правилам. Он прорычал свое требование:

Я ваш филейный кусок мяса,

Я ваш выбор,

Я хочу быть избранным ...

Я должен вырваться от сюда ...

Во время "Unfinished Sweet," песне о гнилых зубах, на левый край сцены вкатили длинный металлический стол. Элис пел о боли в своем рту, о дантисте весело заменяющего человеческие десна, о боли дрели задевающей нерв:

Сегодня вечером, Святой Витус танцует на моей нравственности,

Доставая меня болью ...

Группа вернулась, теперь, вся одетая в черное. А с правого края сцены появился сам Элис, также в черном. Его шею обвивал длинный, тонкий, живой питон боа. Змея извивалась и вытягивалась, язык то высовывался то исчезал. Элис размотал его и держал перед собой. Змея боролась, пытаясь освободится. Группа начала играть, а Элис петь, тему под названием "Sick Things." Песня была о его зрителях, насколько тошнотворными они были чтобы прийти и поклоняться ему, но как он знал, что они в этой ситуации бессильны, что они были его домашними животнами – его вещами:

От моего сегодняшнего появления.

Вы говорите мне, куда укусить,

Вы возбуждаете мой аппетит ...

Он держал кукольного младенца так, чтобы зрители могли его видеть. Начал гладить своими руками кукольное тельце. Он ощупывал ноги малышки, засунув свою руку под платье. Прижал малыша к своему животу и начал натирать его куклой. Он медленно раздел куклу. Под конец, он начал своими зубами срывать с нее платье, и продолжал петь:

Не могут позаботится о себе,

Мертвые детки,

Нельзя брать вещи с полок ...

Он пошел в глубину сцены. Вернулся на ее край, неся топор. Помахал им над голым кукольным тельцем. Он начал опускать топор, шенкуя тело на маленькие кусочки, раз за разом размахивая топором. Кровь, словно красная жидкость текла с тела куклы и разливалась по сцене. За время представления, Купер не разу не улыбнулся, и он все еще производил мрачное впечатление когда он рубил и повторял припев:

Не могут позаботятся о себе,

Мертвые детки,

Нельзя брать вещи с полки ...

Прежде чем они похолодеют,

Сжимать их

Синеющую плоть ...

Его ода некрофилии рассказывала, что семья и близкие умерших могут стонать у могилы, но что Элис никогда не был знаком с человеком с теперь разлогающимся лицом, и что у него были другие планы в отношении трупа. Остальная группа начала подпевать ему, выражая свою любовь к мертвецам.

Палачь протащил голову по всей сцене. Она оставляла за собой красный след. Сцену окутал дым, как это было в начале шоу. Остальная группа Купера подбежала к гильетине, и утащила то, что должно было быть безголовым трупом Элиса. Они продолжали петь припев под фонограмму. Они пинали и гоняли тело, и попытались съесть его. Они подпрыгивали и приземлялись на труп на свои колени. Один гитарист схватил за волосы кровавую “голову” Элиса и раскачивал ею. Потом, снова погас свет.

Через несколько мгновений, когда снова вспыхнул свет, Элис Купер гордо вышагивал по сцене в белом фраке и цилиндре. Группа снова была на сцене, играя быстрый рок-н-ролл, "School's Out." Элис размахивал длинным клинком, на который была надета куча однодолларовых купюр. Купюры покрывали весь клинок. Он размахивал им над головами зрителей, почти доставая публику в первых рядах.

"Вы омерзительны!" кричал Элис в микрофон. "Вы все омерзительны! Вы хотите увидеть насколько тошнотворен я?" Толпа кричала и вздымалась к сцене. Группа продолжала играть. "Вот!" завопил Элис. Он провел шпагой в нескольких дюймах от зрителей, и народ сгрудился и толкался для того чтобы пробится вперед, подставляя свои головы под клинок, так чтобы они могли урвать хоть доллар.

Потом, Элис начал раскидывать плакаты. Они были скручены в длинные трубки: фотографии группы Alice Cooper. Он продолжал петь "School's Out," и дразнил толпу, обещяя плакаты. Когда он заметил в толпе особенно крутую область, где публика могла упасть, он подбросил плакат в центр этой толпы, и смотрел как они лезли друг на друга и прорывались к сувениру. Он начал разбрасывать их все быстрее и быстрее, и под конец песни, первые ряды стадиона были похожи на бунтующий коридор.

Песня закончилась. Группа убежала со сцены, вернулась для исполнения короткого анкора. Они спели "Under My Wheels," а потом ушли снова. Толпа требовала продолжения, крича настолько громко, что здание содрогалось. Группа вышла еще раз. Элис нес американский флаг, который он поместил на соотвествующее место на сцене. Звучала музыка, но на этот раз группа не играла. Это была фонограмма. Пел певец Kate Smith, а песня называлась "Господь храни Америку."

Я огляделся. Шеп Гордон стоял рядом с тем местом, где я стоял на коленях. Я поднялся. Он засмеялся. "Ты когда-нибудь видел нечто подобное?" спросил он.

Мы договорились, что я присоединюсь к группе как временный участник. Условия были простыми. Шеп захотел выяснить, что именно он будет тем, кто отберет песни для альбома в которых я буду принимать участие, и какую роль я буду играть во время каникулярного турне. Я хотел разобраться, как музыкант группы, я работал на группу Alice Cooper -- но как писатель, я работал на самого себя. После окончания турне, только от меня зависело, что я решу написать о своих переживаниях, и ни у Шепа ни у группы не было ни финансового ни редакторского интереса в том, что получится в результате. Важна была только независимость, я настоял на том, что меня будет интерисовать лишь турне.